8 (495) 434−46−01
8 (800) 511−28−37
ОТДЕЛ ПРЯМЫХ ПРОДАЖ
![]() |
|
![]() |
— Это значит быть всегда раскритикованным и тратить невероятное количество денег на его обновления. Но мне кажется, наш музей нашел баланс между технологиями и информацией. Технологи очень быстро развиваются. Чтобы идти в ногу со временем, ты не можешь пять лет, как делают другие, держать основную экспозицию нетронутой. Тебе нужно всё время развиваться. За четыре года нашей жизни мы уже второй раз обновляем залы. Один зал был обновлён буквально через полтора года, второй — послевоенный — будет открыт в новом виде в июне.
— На какие музеи вы ориентируетесь по части технологий?
— Боже мой, я не знаю ни одного высокотехнологичного музея в мире, кроме нас! (смеётся) Не увлекалась этим вопросом, но обычно технологии внедряют музеи, которые не имеют коллекций. Вы знаете, когда открылась Tate Modern в 2000 году (лондонская галерея модернистского и современного искусства. — Прим. ред.), её куратор Ивона Блазвик на вопрос, «Почему вы делаете основную экспозицию не хронологически, а тематически?» ответила: «Наша коллекция еще слишком мала». Собрания галереи не хватало на то, чтобы выдержать хронологию без пробелов. У нашего музея ситуация схожая, и мы решаем эту проблему с помощью технологий.
— Вы делаете интерактивными и временные экспозиции?
— Сейчас, например, у нас проходит выставка «До востребования. Коллекции русского авангарда из региональных музеев». В ней мы начали использовать интерактивные элементы, хотя и немного. Я стала понимать, что многие наши проекты интересны специалистам больше, чем человеку, который мало что знает об искусстве. На выставке «До востребования…» помимо того, что тебя окружают стены с безумным количеством работ, развешанных в несколько рядов, ты можешь подойти к одному из красивых мультимедиаэкранов, нажать на картину и получить информацию о художнике, о направлении искусства, в котором он работал, о музее, откуда эта картина.
— Вы говорите, что проекты музея больше интересны профессионалам. Это не мешает привлекать аудиторию?
— Я это сказала в контексте выставки «До востребования…», потому что большинство художников там — неизвестны. Они, как говорят специалисты, «имена второго ряда». Хотя я считаю, что эти художники просто попали не в то время. Они начали работать на 10 лет позже, чем, например, Михаил Ларионов. И в этом, собственно, проблема. Конечно, они не привлекают такого внимания, как Айвазовский или Левитан, но мне кажется, что интерес к авангарду за последние пять лет возрос.
Музей расположен в здании Бахметьевского гаража — памятнике конструктивизма, построенном Константином Мельниковым и Владимиром Шуховым |
— Государственные музеи, поскольку их финансирование зависит от количества посетителей, ориентированы на привлечение пуюлики. У вас такая же задача?
— Давайте говорить откровенно. Что такое Еврейский музей? Когда он открылся, 90 % людей подумали: «Зачем нам туда идти? Мы не евреи и нам неинтересно ничего знать об их истории». То, что мы сделали с этой институцией, создав и внедрив ее в культурный ландшафт страны, разрушило стереотип, что в Еврейском музее можно получить только знания о еврейской истории и религии. Именно это и помогает нам привлекать людей. И конечно, для нас цифра важна, потому что, если бы мы не боролись за неё, к нам бы приходили лишь 80 тысяч человек в год. А мы спустя всего четыре года после открытия ежегодно приводим в музей 350 тысяч посетителей.
— С какими музеями Москвы можно сравнить эту цифру?
— Она сопоставима, например, с «Гаражом». Понятно, что мы не можем соревноваться с Третьяковской галереей или Пушкинским музеем, который посещают 1 миллион 200 тысяч человек в год. Но для молодой частной институции 350 тысяч — это, конечно, большая конкурентоспособная цифра. На мой взгляд, мы добились этого не в последнюю очередь благодаря тому, что большое внимание уделяем временным выставкам, образовательным проектам, детским и семейным программам. Это задачи, которые были изначально поставлены перед командой музея. Я знаю немало людей, которые приходили сюда только на временные выставки, а посмотреть основную экспозицию так и не зашли. Но для нас, конечно, главная задача показать людям именно на неё. Наша основная экспозиция достойна внимания: мы рассказываем историю страны через призму одного народа. Очень многие говорят: «Ой, у вас плакать захочется, вы опять про холокост!» Нет! Приходите, посмотрите.
Сейчас музей и центр толерантности посещают 350 тысяч человек ежегодно |
Постоянная экспозиция музея рассказывает об истории России на примере культуры и быта еврейского народа |
— Она очень разная. В первый год к нам
приходили преимущественно люди солидного возраста, и я это связываю
исключительно с тем, что молодое поколение не интересуется историей.
В следующие годы мы стали делать акцент на современном
искусстве, и это привело к нам посетителей от 18 до 35 лет.
Сейчас это смешанная аудитория. Мы можем её ранжировать
по возрасту, по доходу, по интересам.Но я скажу так: люди,
которые посещают основные музеи Москвы, приходят и к нам тоже.
— Вы серьёзно?
И я подумала, что за таких посетителей нужно бороться.
— На какие музеи в мире похож Еврейский музей в Москве?
— Конечно, мы не изобрели велосипед,
а изучили, как функционируют другие еврейские музеи в мире.
Их довольно много. Самые успешные проекты — это еврейские музеи
в Берлине,
На выставке Герхарда Рихтера «Абстракция и образ» |
Еврейский музей в Берлине —
Проект еврейского музея в России не мог быть
таким, как в Германии. Поэтому мы выбрали
— Искусство само помогает поддерживать вашу тематику.
— В общем, да. Когда мы делали выставку Аниша Капура, я не знала, что он еврей. Пока спустя год переговоров не приехала к нему в студию. И он вдруг сказал: «Это странно, но мне Еврейский музей ещё никогда не предлагал делать выставку, хотя я — еврей». То же самое с Герхардом Рихтером. Мы не планировали включать в выставку «Биркенау» (серия из четырёх абстрактных полотен, написанных под впечатлением от фотографий, снятых узником концентрационного лагеря в августе 1944 года. — Прим. ред.), это желание самого художника. Изначально мы хотели говорить о Рихтере, о его творчестве. Но он, поскольку много работает с травмой и историей переживаний, настоял на включении еврейской темы. И теперь многие еврейские музеи мира просят дать им эту выставку, потому
что получился уникальный проект, разработанный вместе с
самим художником. Однако многие наши выставки (например, по авангарду)
не имеют отношения к еврейской теме. Конечно, всегда можно
Выставка «До востребования. Коллекции русского авангарда из региональных музеев. Часть II» |
Авангард в последние годы вызывает всё больший интерес публики |
— Быть молодым куратором — так же, как и быть молодой институцией: первое время ты работаешь на собственное имя. В моём случае всё получается органично, потому что мы с музеем развиваемся в ногу. Нам обоим хочется идти дальше, делать более крутые проекты, и масштаб работы увеличивается постепенно.
— Как получилось, что вы попалив музей?
— Это на самом деле случайность. Мне просто предложили, и получилось, что мы с руководством музея совпали во мнении, что́ должно в нем быть. Исключительно концептуальное начало. Понятно, что у меня уже был немалый выставочный опыт, но не настолько большой, каким он мог быть у главного куратора музея. И тут проявился, наверное, авантюризм моего руководства, которое решило: а давайте попробуем.
Я стала главным куратором музея в 24 года.
Сейчас думаю, как это вообще получилось? Поначалу бывало, когда
приходила
— Но в этом же наверняка были и плюсы.
Основная экспозиция музея расположена в 12 тематических павильонах |
— Конечно! Что раньше ничуть не казалось мне
страшным, сейчас стало сильно пугать. Когда я только начала работать
в музее, думала: что
— Но авантюрный дух остался?
— Да, каждый проект Еврейского музея — это
авантюра. Правда! Так повелось с самого начала, потому что музей основан
Федерацией еврейских общин России и к музейной деятельности эти люди
не имели никогда отношения. Да, эту авантюру уже можно назвать успешной,
но тем не менее почти каждый наш выставочный проект — это всё
же риск. И до сих пор,