Эдин Карамазов: Самая прекрасная музыка — тишина и звуки природы

Выступления музыканта, обладателя Грэмми, виртуозно владеющего гитарой и лютней, почти невозможно услышать за пределами его родных мест — он старается вообще никуда не ездить. Эдин рассказывает удивительные вещи не только о музыке, которой, конечно же, посвящена большая часть разговора. Но даже беседа о погоде и о литературе имеет самую неожиданную развязку.

— Вчерашнее выступление — лишь второй ваш приезд в Россию, в первый раз, насколько я знаю, вы приезжали в прошлом году. С чем это связано, почему до этого вы у нас не бывали с концертами? 

— Можно сказать, что как музыкант я уже вышел на пенсию, я устал. Уже многие годы я не прикладываю никаких усилий к тому, чтобы организовыватькакие-то поездки, потому что, на самом деле, я не люблю путешествовать. Музыка — это мое хобби, которому я посвящаю все свое время, это моя страсть. А поездки действуют скорее разрушающе. Я стараюсь никуда не ездить, но это не касается игры с друзьями. В прошлом году мой друг гитарист Дмитрий Илларионов организовал концерт в честь своего дня рождения и попросил меня поучаствовать, поэтому я приехал в Москву. Точно так же произошло и в этом году, меня пригласил Борис Андрианов. Нет необходимости говорить, что Москва является одним из главных культурных центров в мире, средоточием музыкальной культуры. Все это, безусловно, так. Но, по большому счету, мне безразлично проведение концертов, фестивалей и так далее, я давно этим не занимаюсь, я играю музыку для себя и предпочитаю играть дома. И, как я уже сказал, много лет я стараюсь не путешествовать.

— На самом деле, это странно слышать. Обычно музыканты говорят, что для того чтобы творить, нужно получать впечатления извне. И источником новых впечатлений часто называют именно путешествия.

— Я думаю, это мой путь, и для меня не так важно, как поступают другие люди. Он основан на моих личных ощущениях, и это как религия: разговор один на один.

– А раньше когда-то вы ездили в концертные туры?

– Я занимался этим, когда мне было двадцать с небольшим лет, но после тридцати я перестал куда-тоездить.

– Для кого вы сейчас играете, кто ваши слушатели?

– Сейчас я много записываюсь, работаю одновременно над несколькими проектами. За этот год я записал пять дисков на маленьком хорватском острове, ко мне приезжали разные музыканты, с которыми мы вместе работали. Все концерты, которые я играю, проходят где-то неподалеку, и я считаю, что это правильно. Великий российский пианист Святослав Рихтер поступал так же, он старался играть в России. Ни в коем случае не нужно думать, что я сравниваю свою карьеру с карьерой Рихтера, это глупо. Но мне нравится то, что он делал. Он избегал выступлений в больших концертных холлах и предпочитал игратьгде-нибудь в Сибири. Он играл для людей, которым действительно нужна была музыка. Я иду по похожему пути, только в своем маленьком мире. Я играю концерты неподалеку от места, где живу в Хорватии, я езжу в Сербию, в Боснию и Герцеговину, и для меня этого более чем достаточно.

– То есть, чтобы вас послушать, нужно поехать к вам?

– Если вы хотите хорошо отдохнуть, позагорать, поплавать, конечно же, стоит приехать. Хотя, если у вас хватит сумасшествия поехать, только чтобы послушать мой концерт, то, конечно, тоже пожалуйста.

– Вчера на концерте звучали произведения с альбома Seance, который вы записали с Борисом Андриановым в этом году. Работа над диском происходила там же, на острове?

– Да, диск был записан на небольшом уединенном острове в Хорватии, и играли мы в старинном храме. На всем острове в это время никого не было, и мы провели несколько прекрасных дней, работая над записью. Атмосфера храма, морское окружение, уединение способствовали созданию настроения альбома. Основная идея диска – это тишина, спокойствие. Вся музыка исходит из этой концепции. Центральными произведениями альбома стала музыка Иоганна Себастьяна Баха, которую я пытался соединить с произведениями современных композиторов.

– Есть для вас разница между тем, как вы играете, когда записываете альбом, и тем когда играете для публики, как, например, вчера?

– Есть огромная разница. С помощью записи невозможно передать момент искусства. Вы никогда не сможете поместить произведение искусства, музыку, на кусок пластика, которым является диск. Это только своего рода фотография, на которой мы с Борисом играем на том острове. Лишь отражение той действительности, которая тогда существовала. Когда мы пишем альбом, мы выступаем, по сути, только перед микрофоном. В этом тоже есть своя прелесть, и своя сложность, это своего рода вызов.

Когда ты выходишь на сцену на концерте, как, например, вчера — все происходит иначе. Ощущается совсем по-другому. Ты сидишь перед публикой, люди сидят напротив тебя — и что-то в этот момент происходит. Ты направляешь поток музыки на слушателя, делишься с аудиторией своими чувствами, пропуская музыку через себя. Часть своих эмоций, частичку своего сердца ты вкладываешь в каждого человека в зале. Концерт – выматывающее действие, от него сильно устаешь. Когда же вы слушаетекомпакт-диск — третий трек, пятый трек — вы сталкиваетесь с замороженной музыкой. Это скорее просто сувенир.

– Вы чувствуете публику, когда играете?

– Не то чтобы я чувствую аудиторию, скорее между нами возникает какое-то подобие электрического тока. На меня влияют те ощущения, которые переживают люди в зале. Я сижу на сцене, люди сидят напротив меня, и музыка нас в этот момент связывает. Я играю, хотя правильнее сказать, что музыка играется через меня, и она сама создает все эти эмоции.

– Какие у вас остались впечатления от вчерашнего концерта?

– Концертная публика в Москве уникальна. Бывает, ты берешь какой-то аккорд, и он звучит банально. А играешь его в какой-то другой ситуации, и тот же самый аккорд приобретает глубокий смысл. Так же и с публикой. В Москве ты ощущаешь, что в этом городе создавалась великая музыка, играли лучшие музыканты, и чувствуешь, что люди, которые сидят перед тобой — я говорю сейчас о вчерашнем вечере — прослушали громаднейшее количество хороших концертов. И ты не можешь сфальшивить, ты должен отыграть концерт, вкладывая душу, потому что люди воспринимают музыку очень глубоко. Люди знают условия, в которых она создавалась, и воспринимают ее адекватно. И это огромное счастье — играть для такой аудитории.

— Сейчас вы исполняете музыку и на гитаре, и на лютне. Насколько я знаю, изначально вы гитарист, и учились играть именно на этом инструменте. В какой момент в вашей жизни появилась лютня?

— Все началось с музыки Иоганна Себастьяна Баха, потому что его произведения были написаны все-таки для лютни. Когда я исполнял Баха на гитаре, я понимал, что эта музыка звучит совсем не так, как должна быть исполнена, и я искал оригинальный звук. Соответственно, я перешел от гитары к лютне.

— Сейчас вы используете лютню только когда нужно оригинальное звучание?

— Я играю и на гитаре, и на лютне. И я люблю играть на обоих инструментах, хотя они очень отличаются друг от друга. Это похоже на рисование: я выбираю инструмент как краску, которая мне сейчас нужна. Вчера на концерте я играл Баха на гитаре, но это связано с тем, что мне было сложно привезти с собой лютню, я вообще редко езжу, как я уже вам говорил. На лютне я играю и старинную музыку, и современную, есть несколько композиторов, которые сегодня пишут произведения для этого инструмента. И на самом деле здорово, что мне постоянно приходится практиковать игру на обоих инструментах, это дает мне энергию. Для меня гитара и лютня — два равных инструмента, две краски, которыми я пишу свои картины.

— На какой лютне вы играете, какого периода этот инструмент?

— Лютня, в отличие от виолончели, — это целая семья музыкальных инструментов. Лютни бывают разных размеров, подразделяются по количеству струн и другим параметрам. У меня дома их восемнадцать, я на всех играю и готов рассказывать о каждом инструменте, но это займет колоссальное количество времени.

— Лютня — не самый известный в мире инструмент. И, наверное, большим шагом в популяризации этого инструмента, в знакомстве с ним, был ваш совместный диск со Стингом.

— Да, я согласен с вами. Наш компакт-диск со Стингом не был кроссовер-проектом, мы записывали музыку, относящуюся к периоду раннего ренессанса и работали в очень аутентичном ключе. Это была музыка Джона Даулинга, друга Шекспира, вы, наверное, о нем знаете. И главное, что позволило нашему проекту стать популярным, это, конечно же, было имя Стинга. В мире разошлось большое число копий диска, и многие люди действительно впервые услышали лютню именно на этом альбоме.

— Запись была сделана уже довольно давно, какие впечатления от работы со Стингом у вас остались?

— Подготовка диска, запись диска – это процесс, который, на самом деле, не имеет конца. То же самое происходит сейчас с альбомом, который мы записывали с Борисом. Процесс создания этого диска все еще продолжается, с ним все еще происходит что-то новое. Перед записью первого диска со Стингом были долгие годы работы, потом была сама запись, и до сих пор это история с открытым концом. Сейчас мы работаем со Стингом над еще одним проектом, он тоже трудоемкий, и я даже не знаю, сколько времени эта работа еще займет. Повторюсь еще раз, что альбом — бесконечный процесс.

— А можно немного больше узнать о вас? Вы сказали, что живете довольно замкнуто. Где вы живете?

— В профессиональном отношении я рыбак, то есть музыка — мое хобби. Я живу там, где есть хорошая возможность ловить рыбу. Конечно же, я говорю не о местах, где просто есть рыба, а прежде всего о великолепной природе. Самая прекрасная музыка, которая существует — это тишина и звуки природы.

— Много времени вы посвящаете рыбалке?

— Большую часть своего времени. Рыбу я, конечно, не продаю, и, по большому счету, рыбалка для меня не самоцель. Это скорее способ выйти за порог дома, побыть наедине с природой, получить колоссальнейшие впечатления от той музыки природы, о которой я говорил – тишины, музыки ветра, шума прибоя.

— Еще такой вопрос, немного не в канве нашей беседы. Интервью будет опубликовано в новогоднем номере журнала. Расскажите, как вы собираетесь встречать Новый год?

— Интересный вопрос, правда, очень сложный. А ведь все было так просто до этого момента. Будет 2015 год, да? Хорошее число, звучит совершенно фантастически. У меня есть сын, ему скоро шесть лет, и, конечно же, я буду встречать Новый год вместе с ним, но как именно — не знаю. Он очень любит фейерверки — это зрелище всегда его завораживает. Но мы живем в небольшом тихом местечке, и, может быть, стоит приехать с ним в Москву, потому что здесь должен быть большой новогодний фейерверк. Надо подумать.

— Какой подарок вы бы хотели сами получить на Новый год?

— Вы наверняка думаете, что я занудный, потому что у меня все связано с рыбалкой. Но если бы был организован какой-нибудь рыболовный тур на Камчатку, я бы хотел, чтобы мне подарили билет. Потому что там невероятная природа и очень хорошие реки. Только важно, чтобы мне повезло, и меня не съел какой-нибудь медведь.

— Вы когда-нибудь были на Камчатке?

— Нет, это только моя мечта.

— Что бы вы пожелали нашим читателям на Новый год?

— Читать как можно меньше, потому что чтение очень опасно. Чтение — это иллюзия. Вот скажите, вы знаете прогноз погоды на завтра? Рыбы знают прогноз погоды на завтра, птицы знают, а почему не знаете вы? С самого детства вместо того, чтобы учиться воспринимать природу, воспринимать энергию — мы читаем прогнозы где-то в средствах массовой информации. Но, как бы это ни казалось невероятно, на самом деле, мы можем этому научиться. Просто мы слишком ленивы. И виной этому чтение.

— Так, подождите, как нам теперь быть с писателями?

— Я попробую объяснить. Вот мы недавно говорили о Святославе Рихтере. Он играл для людей, находившихся вокруг него. Я тоже играю для людей вокруг. Конечно, я не писатель, у меня нет такого таланта, как у Достоевского. Но у меня есть что-то другое. Я думаю, что Достоевский мог бы рассказывать содержание своих книг людям, а не писать их. Книги Достоевского невероятны, но личности самого Достоевского в них нет.

Нам с детства внушают, что Достоевский — гений, Шекспир – гений, Моцарт – гений. Но вместо того, чтобы кого-то слушать, мы могли бы сами открыть для себя их величие. Достоевский родом из России, и он должен оставаться в России. Я не вижу никакого смысла в том, что книги Достоевского сейчас можно купить в любом уголке земного шара по низкой цене. Люди просто покупают книгу и потом говорят, что знают Достоевского. Нет, они не знают Достоевского. Извините, я начинаю говорить о более сложных вещах.

— Неужели вы действительно считаете, что для большинства людей в чтении Достоевского нет никакого смысла?

— Да, особого смысла я не вижу. Мне кажется более важным то, что мы способны чувствовать влажность и определять прогноз на завтра. Но мы не можем этого делать, потому что мы читаем Достоевского. Я думаю, более важно знать, какая завтра будет погода. Не говоря уже о других вещах, на которые человек способен по своей природе. Вспомните строительство пирамид. Как людям это удалось? Важно открывать в себе все возможности, на которые способен человек. А этих возможностей безграничное количество. Мы создаем только примитивные машины, которые все похожи друг на друга. Я думаю, энергию, заключенную в нас, можно использовать совершенно по-другому. А мы вместо этого просто читаем то, что написано. 

Беседовала Ирина Сынгаевская

Вернуться в раздел