Юрий Башмет: И вдруг стало ясно, что Чайковский круче Битлз

Всегда интересно, о чем думают гении. В том, что сегодняшний герой нашей постоянной рубрики гениален — нет сомнений. Он из тех счастливых людей, которым было предначертано свыше стать яркой личностью в искусстве. Его талантом восхищаются слушатели, специально для него создают свои лучшие произведения современные композиторы, его почитают коллеги музыканты. Сегодня с читателями Unident Today поделится своми мыслями Юрий Башмет — один из самых ярких классических музыкантов современности.

Начало
Я учился в первом классе. Как обычно, меня встретила мама и по дороге домой началась беседа, что надо заниматься кроме школы чем-то ещё… А дома меня уже ждала скрипка — самый дешевый инструмент в то время — 87 рублей стоила. Фабрика Циммерман, как сейчас помню! Я не мог отказать маме, но понял, что жизнь моя закончилась. Естественно, сказать маме об этом я не мог, и делал вид, что счастлив. А ведь я сразу понял, что ни велосипеда, ни хоккея уже не будет. И согласился всё равно, чтобы не расстраивать её. И тут уже она меня стала жалеть, говорит: «Ну, да, немножко меньше гулять тебе придется…»
Есть высказывание знаменитого учителя музыки Петра Соломоновича Столярского, которое я очень люблю вспоминать: «Мне не нужны талантливые дети, мне нужны талантливые мамы!». И он был прав невероятно. Моя мама была той самой талантливой мамой, которая создала меня.
Я для нее стоял и занимался скрипкой. Мучительно. И она подходила ко мне сама, наблюдала за страданиями и сама предлагала: «Знаешь, пойди возьми велосипед, позвони Игорьку, поезжайте кататься. Накатаешься, проголодаешься — приедешь, поешь и еще позанимаешься.». Она считала важным «не передавливать».
А в один прекрасный день, на уроке музыкальной литературы, нам поставили Шестую симфонию Чайковского, и я помню, что спросил своего приятеля: «А у тебя есть эта запись?». Выяснилось, что она у него есть, и он мне ее в тот же вечер подарил. И я в тот же вечер ее прослушал, её и второй концерт Рахманинова. Сидел и слушал, с родителями вместе. И вот эти два произведения для меня — такое яркое переломное воспоминание.
А самое поразительное, что этой музыке надо было победить Битлз и возраст. Я же был уже популярным мальчиком с гитарой. Мы пели репертуар Битлз и Прокол Харум. До этого момента классическая музыка оставалась музыкальной школой для мамы. И вдруг такой поворот! У меня даже группа была. И усы!… И вдруг стало ясно, что Чайковский круче Битлз.

Консерватория
Попадаешь в Москву из другого города, любого — большого, маленького, и сразу чувствуешь себя каким-то меньшинством. И хотя Рихтер родился в Житомире, Кремер — в Риге, Спиваков — в Уфе, Олег Каган — тоже в Риге… а не москвич, и все тут. Потом в какой-то паузе между лекциями я сел за рояль, заиграл тот же самый Прокол Харум, и всё… Я стал любимцем потока. Так что стать популярным в консерватории помогла отнюдь не специальность. Это уже позже…

С Иветой и Диной Манашеровыми

О Vivacello Конечно, на большую эстраду виолончель исторически вышла с именем Ростроповича. Он был гениальной личностью во всем, к чему он прикасался. Просто это уже лежало на ладони — нужен был виолончельный фестиваль у нас в Москве, но его почему-то не было. Когда прошел первый фестиваль Vivacello, арт-директором которого выступил Борис Андрианов, стало ясно, чего нам так не хватало. Но в силу обстоятельств нам предстояло пережить двухгодичный перерыв, прежде чем встретится вновь в рамках этого фестиваля. Пока не встретились Боря Андрианов, Тамаз и Ивета Манашеровы — вовремя и в правильном месте. Это, конечно, замечательно. Знаете, чем меня можно удивить в этой жизни? Новой музыкой, написанной специально для меня. А симфония, написанная для меня таким талантливым композитором, как Алексей Рыбников, событие вдвойне. Это для меня самый большой подарок. Не было бы этого Vivacello — и Рыбников, может быть, и не написал бы именно к сегодняшнему дню это произведение. Только ради этого подарка стоило задумывать весь фестиваль.

Проект Страдивари
Надо понимать, что это материализованная мечта. Она возникла когда-то и была утопической, казалось бы. Но это произошло. Произошло потому, что моя жизнь, нынешнее время, власть, даже мой возраст совпали в какую-то единственно верную для этого события комбинацию. И это стало возможным. Вы можете себе представить из 12 скрипачей девять играли на Страдивари, а десятая скрипка была скрипкой Гварнери, которая, в общем-то, ничем не менее знаменита. В конце концов, Паганини играл на Гварнери, а не на Страдивари. Я же еще и рассказывал об истории каждого инструмента, какие руки он прошел, в каких музыкальных событиях участвовал…
Но это не значит, что все было просто. Возникал человеческий фактор — вопрос в нужной подписи на документах, когда кто-то из цепи людей, связанных с этим проектом, вдруг задумывался: «А что же это получается, я буду за это отвечать? А вдруг что случится?». И все останавливалось, уже практически в последний момент. Я не выдержал и позвонил Министру культуры Авдееву. И все моментально снова встало на нужные рельсы. И вот так все сложилось. Несколько городов смогли услышать это великолепие.

О наградах Душевно качественная награда — это отечественная, как ни банально это звучит. Даже не важно, религиозная ли, государственная… Французские, итальянские награды, конечно, очень важные и статусные… «За заслуги перед отечеством», например. Это приятно, но в своем отчестве важнее. Во Франции есть прекрасный орден «За высокую литературу и искусство» — как раз для людей искусства, а потом ещё я получил Орден почетного легиона — это уже государственная награда. А там же еще прилагается описание, что мне теперь по статусу положено… Могу теперь, например, кого-нибудь освободить из тюремного заключения под свою ответственность. Главное, не забыть их надеть, когда идешь на нужный прием. Если в честь Франции, то французские награды, к итальянцам — итальянские.

С министром культуры РФ Александром Авдеевым

О своем альте
Я ему не изменяю. Один гений, знаменитый французский эксперт, реставратор, скрипичный мастер Этьен Ватло, мне про него очень правильно сказал. Он совсем пожилой уже, входит в тройку международных экспертов, чье мнение является самым авторитетным, так вот он мне сказал: «И ты, и твой инструмент сами по себе несовершенны. Но вместе вы составляете непревзойденное целое. Цени этот альянс». Он потом эту мысль ещё раз приводил, но уже совершенно в другой ситуации — он это сказал нам с женой — вы очень разные, никто из вас несовершенен, но вы вместе настолько гармоничная пара…» И я с ним полностью согласен. По всем вопросам.
У каждого инструмента есть история создания, история проживания, и его сегодняшнее положение в обществе, соответствие нынешнему времени. Тут и мистика, и наука, и история, и психология…

С композитором Алексеем Рыбниковым

О молодых музыкантах У меня была счастливая судьба, а по нынешним студентам я вижу, что они нуждаются в поддержке и помощи. Им трудно. В мое время альт не был популярным инструментом. Говоря сегодняшним языком, ни конкуренции, ни рынка. И когда меня спрашивают сегодня, не опасаюсь ли я молодых, я всегда только радуюсь — пусть как можно больше из них станут звездами, принесут что-то свое… Ну, будут нас сравнивать, будут что-то искать, находить в нас много общего или разного — это же прекрасно, это же жизнь… Это и есть развитие.

О слушателях
Публика — это некое количество особей, слушателей… Личностей! Это люди, и если они солидарны в каком-то порыве, положительном или отрицательном, это уже некая масса. У каждого из них есть, например, ностальгические ощущения. Взять того же Мика Джаггера из Роллинг Стоунз. Он поет о самом себе много лет назад. И в этом есть некая ностальгия… Он же, кстати, потрясающе умный и образованный человек. Мы с ним полтора часа о Шуберте проговорили как-то перед его концертом. А потом он выходит на сцену и выкладывается там в совершенно своем стиле. А в зале и его ровесники, и подростки — и все визжат от восторга. Это им нравится, хоть они все разные.

О мистике и загадках У Ойстраха, кстати, спрашивали, волнуется ли он перед концертом в Большом зале Московской Консерватории. И он ответил, что волнуется именно тогда, когда понимает, что не волнуется. И я его очень хорошо понимаю. Это означает, что он выйдет на сцену и начнет волноваться там. А лучше начать заранее, а к моменту выхода на сцену — уже прекратить. Да, Большой зал консерватории — самое нервное… На втором месте, пожалуй, Карнеги-Холл. Это прямо- таки другая планета, и чувство ответственности, как в спорте… Как будто надо взять золотую медаль, как на Олимпиаде, и всё.

С виолончелистом Борисом Андриановым

А в российских городах выступать — совершенно другая история… Там к тебе относятся, как к родственнику — знаменитому и далекому. Обязательно мама какого-нибудь юного скрипача принесет трогательный подарок — салфеточку, корзиночку… Неважно, что. Там и стихи прочтут, и записки передадут. А одна девочка в Чебоксарах подарила мне прямо по приезду в город ярко-желтую мягкую игрушку. Я ей говорю: «Это же цвет расставания». А она улыбается: «Нет,это цвет солнышка». И только я взял эту игрушку, тут же бабушка подходит с огромным стаканом настоящей, такой неровной клубники — «Возьми, сыночек!». А мне же на концерт уже. Клубнику я отдал кому-то, а игрушку на репетиции рядом с собой повесил. И вот уже концерт вот-вот начнется, и мне говорят — «Вы игрушку забыли снять». А я и отвечаю: «Пусть висит!». Почему я так решил, сам не знаю… Так весь концерт и провисела. А клубнику я потом в своем холодильнике нашел, ночью, после концерта, голодный. И такая вкусная она была. Я столько добрых слов мысленно бабушке этой адресовал. И вот этого ни в одной стране мира нет, только у нас!

Вернуться в раздел